Если не нравится - не обессудьте,
И возразить не ищите причин.
Каждая Женщина - Ангел по сути
Для беззащитных брутальных мужчин.
Мысль простую, что столь непростая,
Каждый усвоит пускай для себя:
Женщина-Ангел любит, спасая,
Женщина-Ангел спасает, любя.
Все обведет неприятности мимо,
Беды любые в себе растворит,
Рядом всегда - наяву и незримо
Женщина-Ангел душой говорит.
Если тревога неясная мучит,
В сердце скрипя, как ножом на стекле,
Женщина-Ангел спасет и научит
Как позабыться в уютном тепле.
Необходимо огромная малость,
Женщине-Ангелу разницы нет,
Снимет она незаметно усталость
Трудного дня или прожитых лет.
И неизвестной ценою немалой
Все ей дается как будто легко:
Снова мужчина - ребенок усталый,
Пьющий на кухне свое молоко.
Каждый встречает ее не случайно
В самый, казалось, безвыходный час.
Пусть повезет Вам необычайно
Пусть будет Женщина-Ангел у Вас...

По-разному уходят Женщины…
Одни – с рассветом незаметно…
Другие – со стихом обещанным,
исчезнув в Осень - Птицей-Летом…
Мне кажется, я – Лето в осени,
Мне неуютно здесь, печально…
А Вы – на пожелтевшей просеке…
Такой далёкий – до отчаянья…
Уходят Женщины по-разному…
Кто – как: с обидой и с улыбкою…
Зачем жалеть о несуразностях
и говорить, что Вы – ошибка…
По-разному уходят Женщины…
Любя уходят, не прощаясь…
Когда мечты её развенчаны,
уходят просто… и печалясь…
Уходят Женщины по-разному…
Звонка, уходят, не дождавшись…
Не получив чего-то важного…
В признаниях не искупавшись…
Спасибо Вам за всё, что НЕ было,
Я не считаю Вас виновником…
Остыло лето…Былью-НЕбылью…
И мы – не спевшие в терновнике…

не спи - устали игрушки твой сон хранить,
со ста - состаришься в письмах, не пей вина,
пи*дец себя обнаружит, кури гранит,
то есть камень кури, то есть знаешь сама
*уйня. я даже не знаю, в какой тоннель
уедет эта дрезина, скрипя винтом,
в апреле отметим год, как истек апрель,
вином, селедкой, рулеткой глуши его.
стихи без смысла и без преград не угробит шрифт.
я так устал нести венок - до бездомных псов,
ты дай мне крест, и я знаю, куда идти,
убей апрель, топором разруби его.
иначе будет иначе. другой костюм.
рулетка, в сущности, тоже какой-то круг,
но нашей белке всегда хотелось вертеть фортун-
-у-бей апрель. идут все на *уй. и я пойду.

Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.
Как бы ни был нечуток и груб
Человек, за которым следят, -
Он почувствует пристальный взгляд
Хоть в углах еле дрогнувших губ.
А другой - точно сразу поймет:
Вздрогнут плечи, рука у него;
Обернется - и нет ничего;
Между тем - беспокойство растет.
Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят.
Не корысть, не влюбленность, не месть;
Так - игра, как игра у детей:
И в собрании каждом людей
Эти тайные сыщики есть.
Ты и сам иногда не поймешь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придешь,
А уйдешь от людей - не собой.
Есть дурной и хороший есть глаз,
Только лучше б ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил...
А пока - в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других...

А.Блок

Избранное из Шушпанишад
Чёрный Георг
. . . Настоящий шушпанчик никогда не знает, где его можно не найти. (ЧГ)
Шушпанчик к старости стал страаашно дальнозорким,
но перед носом – ничего в упор не видел.
Сидел он как-то на поросшей дроком горке
почти что голым, – то есть, в натуральном виде, –
и занимался изучением берёзы,
растущей где-то далеко, у кромки леса.
Вдруг с неба манна полилась – дождём белёсым...
(Шушпанчик съел не больше собственного веса.)
В другой раз – он мечтал о чём-то эфемерном
(как три секунды необузданного секса)
и, несмотря на неказистые размеры,
напоминал своим достоинством T-Rex'а,
когда – внезапно – мирный сон его был прерван
недолговечным атмосферным катаклизмом.
Шушпанчик плюнул на расстроенные нервы –
и сразу спрятался под валуном осклизлым.
Однажды осенью, гуляя по пространству,
черты которого терялись в перспективах,
плоды адептов овощного пуританства
он обнаружил – в виде луковиц фиктивных.
"Нельзя позволить оккупантам распускаться!"
(тюльпаны – крайне агрессивны патамушта.)
Шушпанчик съел их – не без толики злорадства,
поскольку толика была ему не чужда.

Избранное из Шушпанишад
Чёрный Георг
. . . Настоящий шушпанчик никогда не знает, где его можно не найти. (ЧГ)
Шушпанчик к старости стал страаашно дальнозорким,
но перед носом – ничего в упор не видел.
Сидел он как-то на поросшей дроком горке
почти что голым, – то есть, в натуральном виде, –
и занимался изучением берёзы,
растущей где-то далеко, у кромки леса.
Вдруг с неба манна полилась – дождём белёсым...
(Шушпанчик съел не больше собственного веса.)
В другой раз – он мечтал о чём-то эфемерном
(как три секунды необузданного секса)
и, несмотря на неказистые размеры,
напоминал своим достоинством T-Rex'а,
когда – внезапно – мирный сон его был прерван
недолговечным атмосферным катаклизмом.
Шушпанчик плюнул на расстроенные нервы –
и сразу спрятался под валуном осклизлым.
Однажды осенью, гуляя по пространству,
черты которого терялись в перспективах,
плоды адептов овощного пуританства
он обнаружил – в виде луковиц фиктивных.
"Нельзя позволить оккупантам распускаться!"
(тюльпаны – крайне агрессивны патамушта.)
Шушпанчик съел их – не без толики злорадства,
поскольку толика была ему не чужда.

2
Сьто ты милая? – Пола узе спать. Отляхни с усей полоски лапси.
И скази мне: “Ну, пает, твою мать, – лаз плисьпицило писать – так писи!”
Говолю тебе дусевно, всельёз: ты не смейся, сьто язык пликусил.
А хелню и психоделику – блось! И цитай – одних сульёзных музьцин!
Ты, цитатель, погоди мне клицять, сьто абстлактные цитаесь стихи.
Я зь не плосто плосвесьсённый кацап, не какой-нибудь пает от сохи!
Мозет, плоза мне месает в стихах, – но поэзия не фсем по плецю.
Всё лавно, – издам листовку-плакат: «Луцьсе пафос, цем волнуюсьсий сюл!!»
Знацит, слусайся меня, повтоляй: “Психоделика – полоцьная муть.”
Мозет, дазе – установка Клемля. Пусть посмеет отлицать кто-нибудь!
Я "SURround sound" с "Dolby" вклюцил, – оцень моссьный полуцяется звук!
И – диктую – пло суловых музьцин, кто на тотусе остался без двух...
Сьто поделать! – C'est la vie такова. Dolce vita – есть СЮЛовая зизнь.
Знацит, стОит закатать лукава – и в атаку на СЮЛков: “Ну, делзись!”
Но одна беда: язык пликусил... В поликлинику плипёлся – и фот:
Легистлатолсу сплосил: “Где власи?” – А она мне говолит: “Идиот!”
Ну, блондинка, – оттого не поймёт, сьто не "волосы" имею ф виду...
Говолю сулово: “Не идиот, а болец за языка цистоту!”
Тут она как заклицит: “Вам, лодной, нузен слоцьно – логопед и хилулг!”
Только мне вдлуг захотелось – домой... Ну, такой – ненатулальный – испуг...
Я с хилулгами СЮЛплизов – боюсь... Муся тозе говолит: “Логопед!”
(С Мессалинами свясьценный союз ознацяет, сьто для муз – места нет.)
Вот, никак не солентилуюсь я. Помогите, сьто ль, советом, плосю:
Мозет, мне – не к логопеду, длузья, если мне везде мелесьсится – СЮЛ??

С. Ю. Ровый Монолог Сеятеля
Чёрный Георг
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Я сегодня сепелявлю, прости.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Так всегда, когда ясык прoкусю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Осень странный полусяется стих
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Говорят, сто насывается СЮР.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Алеж Катои, "СЮР")
Пустобрехом ты меня не зови, хоть и водится за мною грешок.
Только станешь говорить о любви, я сейчас же: “На, послушай стишок!”
Ты б желала, чтоб я вовсе молчал, или делал что-то грешное – в такт...
Но недаром я поэт... – Получай! – Разговоры – об оргазме – в стихах!
Ты не дуйся на меня, – улыбнись! Если скажешь замолчать – замолчу.
Ведь не хочецца совместную жисть называть по-иносранному: "СЮР".
Муза-дрянь – в который раз – не пришла... Вот и капаю тебе на мозги:
Кто вселяется в дома из стекла, тот – каменьями бросать – не моги!
Удручённо мне в ответ говоришь: “Ты бы, что ли, показался врачу...
Разве можно так: сложил пару рифм, а выходит – безобразнейший сюр?!”
Кто-то пишет про беременных пчёл... Злой Уитмен врёт о листьях травы...
Я Уолту говорю: “Низачот! – Каждый встречный так сумеет, как вы!”
А Есенину – скажу и не так: "незакатные глаза" зажигать
"В две луны" – сумеет каждый дурак. А "над бездной" – то, вообще, суррогат.
Символистов – не могу выносить. Что мне Малларме, Верлен и Рембо!
Нам понятней в десять раз – Яни Сит. Ведь редактор – он, практически, бог!
Саша Блок – с глазами кролика – пьёт. Одевается, причём, от кутюр.
Только все "аптеки-ночи" – враньё. А Христосы в "белых венчиках" – сюр.
У Цветаевой Марины спрошу: что за "зеркало", и что в нём за "муть"?!
Не курили б вы, мадам, анашу. – Сюр такой, что – ни (пардон!), ни вздохнуть.
Если можешь, то – предметно пиши. – Про Таганку, арестантов и МУР.
И не надо нам – худые стиши выдавать за "изюмительный сюр"!
Что-й-то я разволновался опять. Так увлёкся, сьто язык пликусил.
Нам бы – сюловских паетов – плогнать! Как бы слазу нась зулнал стал класив!
Я от сюла отбиваться устал: плитомил психоделицеский суп!
Голова моя сьныляет в кустах, наблюдая за велблюдами... – С[с]уть,
Как обыцьно, утекает – в песок, и ни капли не понятно – зацем
Я пису какой-то стланный стисок – с изобилием не-сюловских тем?..
Мне ледактол лозит ноги на стол. А у доцели – ласслабленный стул.
Но зато в моих стихах – холосо удаётся – отстоять за велсту
От любых метафол. Дазе весной ухитляюсь оставацца сухим.
Эй паеты, – все в колонну – за мной! Цем "заСЮЛить", – луцьсе быть – никаким!

Пло СЮЛы какой класивый сьтисок! Осинь весело и вофсе не муть.
А особенно пло куст и песок, где велблюды замесятельно с[с]уть...

Я – бродяга бравый,
Ты же – королева.
Ты привыкла править,
Я – ходить налево.
Я, целуя руку,
Не готов к смиренью.
Я не тот, чьи брюки
В дырках на коленях.
Я танцую лихо,
Только не под дудку.
Исполняю прихоть
Не всерьёз, а в шутку.
Но шутом не стану
В твоём тронном зале.
От тебя устану –
Поминай, как звали!
Так что знай отныне:
Чтобы быть нам вместе,
Усмири гордыню,
Вылечись от спеси!