Затрубили рога и охота летит,
отпустили собак с поводков егеря,
а буланая тщательно делает вид,
что её скакуном называют не зря,
и каурая, евшая вволю овса,
седока понесла как крылатый Пегас,
промелькнули поля и реки полоса,
и из леса, в судьбою назначенный час,
выгоняют его. В белой пене клыки,
в кровь изодраны злыми кустами бока...
И по знаку холёной хозяйской руки
егеря оставляют в покое пока
не подъедут они. Чтоб увидеть финал,
разогреть голубую холодную муть,
что по венам сегодня у них разогнал
этот волчий, засадой оконченый, путь.
Волк сражается. Что ему делать ещё
если дикий, свободный, покинутый лес,
когда шавки вцепились в кадык и плече,
за вонючими шкурами сразу исчез?
А когда он на миг поднимает глаза,
ослабев, и не в силах рычать или выть,
за мгновенье до смерти врагам рассказать:
«Никогда не узнаете как это — жить!» -
этот взгляд заставляет дрожащих зевак
разворачивать сытых своих лошадей...
Волк, в последнем прыжке, улыбается так,
словно видит насквозь этих глупых людей.
|