Во льду застыла каменная гавань,
на пристани печалится конвой.
По улицам бредёт барон Мюнхгау
с нечесаной пробитой головой.
Он мировой небрежностью отмечен
и не тяжёл, чего уж, этот гнёт.
Не снимет головы с сутулых плеч он,
перебинтует мастерски её.
Он поминает без имён, но всуе
и, жаждою катарсиса томим,
Барон, как мир, почти неописуем
и, как любовь, уже неистребим
|