[Mona Lott]

2
–

Но моё воображе... Да, рисует, ещё как!
На картине выпал снег. Чёрным бисером – грачи...
На вопрос: “Ещё?.. Уже?..” – раздражаться нет причин.
Он обычный человек. Ты – пылинка на руках
У Творца

Прозрачных стен... Сколько здесь знакомых лиц!..
В свете солнечном танцуй. В лёгких – радужная слизь...
На картине ночь и день
Окончательно слились...
Загляни в лицо – скворцу, сквозь мерцание ресниц...

И опять – больничный сквер. Клёны с гнёздами грачей.
Запах снега...
Не вдохнуть. Что-то умерло внутри...
Сколько в нём – надежд и вер!.. Ничего не говори.
Здесь заканчивает путь слов серебряный ручей...

[Alf A Romeo]

Я обожаю дерзить и кусаться, прятаться в старый плед, по-вашему мне с небольшим за 20, зато по-моему, нет. Я чисто – пушиста, пока не спустилась с какой-нибудь дикой скалы, где ветрено, мшисто, и парашютисты, и планеры в виде стрелы. Я часто резка, даже неосторожна, бросаю хозяев и дом, я очень люблю шоколад и мороженое, и газировку со льдом. Я славно – приветлива, млеюще – ласкова, я, может, улягусь у ног – до первого летнего с яркими красками, до первых лучей на восток. Простите, мои одиноко – двуногие, я, может, еще забегу. Есть только свобода, подъемы и броды, и солнце на том берегу.

Мяу...

[Mona Lott]

1
За окном – больничный сквер. Клёны с гнёздами грачей.
Клумба, голая, как плешь. Пять нестриженых кустов.
Сколько в нём сломалось вер?.. Сквозь отчаянья простор –
Сколько уплыло надежд?.. Он – больничный.
Он ничей.

Улыбайся.
Не молчи. Говори – не важно, что.
Если знаешь. Если нет – не смущайся, всё равно.
Эти скрытные врачи... Люди в белых кимоно.
Не дают простой ответ. – И не надо.

Длинный шток,
На котором реет флаг – на картине. Ветер стих.
Посиди со мной, хоть час. Здесь почти до десяти
Разрешают... Нет, не мрак. «Если любишь, – отпусти.» –
Может, это и про нас. Вурдалак ты, или псих,

[Mona Lott]

(v)

[Alf A Romeo]

В прохладе греческого портика
Скользнет хитон на мрамор палевый.
Серебряной змеей эротика
Замрет на миг на тонкой талии.
Простых орнаментов гармония,
Узоров солнечных сплетение…
Но виноградный сок иронии
Плеснет в его глаза смятение.
И скроет дверь в потустороннее
Руины греческого портика…
Ты эротичная ирония
Я ироничная эротика.

[Mona Lott]

************************************************** **
Во сне бываю я беспечен,

Она же - сможет
И расчленит и вынет печень
И снимет кожу.
**********************************
Проснувшись, я замечу, что она
Ещё и не ложилась. У окна
Сидит - и пишет ноготком стишочки...

На снятой кожи маленьких кусочках
********************************************

[Mona Lott]

(*) (*) (*) (*) (*) (*) (S)(*) (*) (*) (*) (*) (*) (*)

Разучились уже любить
И ценить тех, кто верит, любит...
Мы боимся в тревоге жить,
Мы боимся, что больно будет...
Разучились – чтоб напролом
Рисковать, о том не жалея,
Не просчитывать, что – потом,..
Когда станет мечта твоею.
Осторожны теперь... мудры,..
Да чего там скрывать – трусливы.
Хотя где-то ещё добры,..
Благородны души порывы.
Говорим, что осталось жить
Нам, пожалуй, не так уж много.
Так зачем же гореть, любить...
И пускать на порог тревогу?!
Каждый в комнате-клетке сам
И хозяин себе и барин...
Охладели совсем к друзьям
И нас єто совсем не парит...
Погружается бренный мир
В равнодушия оболочку...
И привычка жить без любви,
В повседневности... – жирной точкой!..
Веселова Любовь

[Mona Lott]

6
Через час в дверь Степановой позвонили.
- Кто там? - спросила из-за двери безутешная Степанова.
- Я. Эдуард, - донеслось с той стороны.
- Убирайся вон из моей жизни, мерзавец. Всё кончено. Не хочу тебя больше видеть. Никогда.
И довольная Степанова, умытая и высморкавшаяся, уселась на диван рядом со Скворцовой, поджав ноги в шерстяных носках и примостив белокурую голову на широкое скворцовское плечо.
- Мужики - такие сволочи все, - неуверенно пожаловалась Степанова.
- Да ваще уроды, - подтвердила Скворцова. - Пройдусь-ка я тут недалеко. Тортик возьму. "Муравейник".
- Фу, - поморщилась Степанова. - Никогда не понимала, как тебе может нравиться эта гадость.

[Mona Lott]

3
В ответ зазвучали душераздирающие всхлипы. Скворцова молча слушала, свободной рукой энергично ворочая компьютерную мышь (Скворцова всё ворочала энергично). Минут через пять всхлипы поутихли и истерзанный голос Степановой спросил:
- Ты меня слушаешь?
- Угу, - ответила Скворцова. - Кого хороним?
- Он меня борооооосил!!! - возопила Степанова и снова завыла ярославной.
- Ну да, это пиздец, - согласилась Скворцова. - Шекспир, нах.
- Ты не понимаешь меня! Эдуарда я по-настоящему... ыыыыы... полюбиииииила...
- Эдуарда? Когда мы виделись последний раз, у нас, помнится, был Геннадий. А виделись мы в прошлую среду.
- Ну разве в этом дело, Скворцова? Ты такая злая... Он должен ко мне вернуться! Он не может так поступать со мной! Приезжай ко мне сейчас же, я не хочу больше жить.
- Что, руки дрожат, веревку сама намылить не можешь? Щас. Всё брошу и буду тебе шарики надувать. Блин. Нафиг надо.