[Mona Lott]

что слова...
когда
все мысли наши
окольцованы
осенью
* (v)

[Mona Lott]

Параллельный мир
Анатолий Гринвальд

Забываю имя твоё, – вычёркиваю его из записных книжек...
Но память - она затягивает всё глубже, хуже болота.
А птицы летают осенью медленней, ниже...
И я имею возможность рисовать их во время полёта.
Никто не разберёт, где начинается осень:
Строго по календарю, или с первых дождливых дней...
Первыми во время заморозков умирают осы, -
Ты сказала бы, что никто не умрёт... наверно... тебе видней...
А ещё ты сказала бы, что тебе приснились олени,
И они объяснили тебе что-то о чём-то важном,
Но ты не знаешь олений язык, к сожаленью.
А если и знаешь, – то и пары слов на нём не свяжешь...
Когда ты ушла, я прыгал с высотных зданий,
Но всегда находился кто-то, кто ставил внизу стог сена...
Лечил меня логикой, напоследок шептал назидания...
Я и мыслю сейчас без экспрессии... по-осеннему...
Говорят - эта осень, быть может, последняя осень в истории.
Дальше начнутся войны, локальные апокалипсисы, -
Плевать я хотел... у меня от любви третий год ладони истёртые...
Посмотри, как из черного космоса на твоё имя капаю.
Сказать сильно – этому учили в школьных уборных...
Потом читал библию, (дружил с монахом расстригой)...
Не помогло... ты влетела, как пуля в аорту... как боинг
В офис Манхэтенна... потом стало тихо.

[Mona Lott]

2

[Mona Lott]

Я не могу просить – завещал Булгаков, подозревая, что сами-то не предложат, все мои тексты пульсом живут под кожей – в них аритмия вызвана каждым знаком. В них есть вопросы на все твои не-ответы – к счастью, ты никогда их не задавала, мы не умеем просто начать сначала и не способны даже жалеть об этом. Мы посмотрели сотню забытых фото, мы записали парочку новых песен, мир оказался мал, предсказуем, тесен и ограничен следующим поворотом. Мы остаемся скованы страхом смысла – латентные мазохисты и наркоманы, герои всех невыученных романов, которые дедушка Фрейд облекает в мысли. Мы никогда не признаемся – это повод не отрекаться и не любить без фальши…
А хочешь, я расскажу, что случится дальше? Мы будем обедать где-нибудь полвторого – цезарь с креветками, чай с шоколадным кексом. «Ты меня любишь?» — «Может, а что такое?..» К счастью, я знаю, как тебя успокоить –
«Нет, ничего.
Это не интересно…».

[Mona Lott]

Косноязычие стало уже привычной опцией…
КОТ БАСЁ
На вопрос: «Ты меня любишь?» есть универсальный ответ: «Да, а что?»…
Косноязычие стало уже привычной опцией, неотъемлемым атрибутом будней и праздников… с ним так срослись, как будто от теплого слова зеркало разобьется, как будто оно предательски запотеет, когда облегченно поставят диагноз: «умер»… вопрос так банален – и потому безумен, что вызывает панику и смятенье.
Солнце, ты знаешь – я не умею в голос, я не имею права на многозначность, я ежедневно пытаюсь дышать иначе – и обжигаюсь тем, за кого боролась. Ты начинаешь думать о постоянстве, ты начинаешь искать маяки и гавань, я приношу всю нежность к твоим ногам и каждое утро тебе улыбаюсь: «Здравствуй».

[Heidi Clov]

Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники желтую грусть.
Проклинают свои неудачи,
Вспоминают московскую Русь.
И я сам, опустясь головою,
Заливаю глаза вином,
Чтоб не видеть в лицо роковое,
Чтоб подумать хоть миг об ином.
Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий! Июнь голубой!
Не с того ль так чадит мертвячиной
Над пропащею этой гульбой.
Ах, сегодня так весело россам,
Самогонного спирта — река.
Гармонист с провалившимся носом
Им про Волгу поет и про Чека.
Что-то злое во взорах безумных,
Непокорное в громких речах.
Жалко им тех дурашливых, юных,
Что сгубили свою жизнь сгоряча.
Где ж вы те, что ушли далече?
Ярко ль светят вам наши лучи?
Гармонист спиртом сифилис лечит,
Что в киргизских степях получил.
Нет! таких не подмять, не рассеять.
Бесшабашность им гнилью дана.
Ты, Рассея моя... Рас... сея...
Азиатская сторона!
ЕСЕНИН

[Heidi Clov]

Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще —
выгонишь,
может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
МАЯКОВСКИЙ

[Heidi Clov]

Я понял, ты ко мне остыла,
Я понял, сам остыл к тебе,
Любовь прошла, обоих нас забыла
Всё чаще это видится уж мне.
Такое вИденье , не только в отношеньях,
Такое часто встречается везде,
Любовь меняется и реже её видишь,
Я не придумал, видится так мне.
Она была желанная когда-то,
Она могла героем делать всех,
Сейчас любовь- обычное словечко,
Порою вызывает даже смех.
Забыты чувства, гревшие так души,
Забыты чувства, нет уже таких
Для многих то, от детства лишь знакомо
И многим очень не хватает их.
Любви всё меньше в отношеньях наших
Любовь исчезла к Родине своей,
А без неё, мы катимся куда-то,
И без нее,стареем мы быстрей.
Она могла огнём греть наши души,
Она могла нас всех собой согреть
Огонь погас, потухли наши души,
А без него, способны лишь хереть.
Такая вот статистика уныла,
Сейчас стремятся с выгодой любить,
Порою видишь пару, о семейке
Жена на дочку может походить.
Им всё равно, ему то наслажденье,
Ей всё равно, богатой жажда стать,
А что рога, она растит у мужа,
Ей наплевать, ей хочется гулять.
Проснитесь милые, очнитесь поскорее!
Нельзя по жизни с выгодой шагать
Наступит время, вспомните об этом,
Но лишь плоды, придётся собирать.
Детей рождают, чтобы наживиться,
Они товар, на полках он лежит
Тоска в груди изрезала всю душу
Экран всё чаще это говорит.
И капитал, что материнский, не поможет,
Не может сотня, души исцелить
Народ больной, чума его скосила,
Режим постельный нужен, чтоб лечить.
Сады отдали, офисы всем нУжны,
А школы-то игорные дома
Там автоматы, дети в них играют
Ученья свет,накрыла жажды тьма.
Любовь забыта, школьная то сказка,
Хотя пардон, беру назад слова
Есть передача, в ней "любить" нас учат
Вы догадались,я о "Доме-2".
Анфиса людям очень "помогает"
Растлёнкою заполнился экран,
И секс внушают только развращённый
Сигнал на это где-то сверху дан.
Устал писать, но чувства очень давят,
Рука перо не хочет выпускать,
Она тверда, добра желая людям
И заставляет больше всё писать.
Опомнитесь, глазами поведите!
Всё пелена закрыла, кругом мрак
Скатились вниз, просвета уж не видно
Свои видЕнья излагаю так.
Я не плохой, поверьте мне на слово!
Любовь я знал и ею дорожу,
А что пишу, порой как очумелый
Не потому, что с нею не дружу.
Хочу раскрыть глаза сегодня людям
И ранить строчкой, то не мой удел,
Пишу в стихах-опомнитесь скорее,
Лишь это я, в строках сказать хотел.
Нападки будут, это точно знаю,
"Коль пишешь так, любовь ты потерял"
Я убеждать с ответами не буду
Любил всегда и ей я доверял.

[Heidi Clov]

На зыбком рубеже Земли и Неба
спокойно Смерть уставшая сидела.
К ней Жизнь земная тихо подошла.
Она от *темноты Земли пришла
и *мирно села рядом.
- Не молчи,
сказала Смерть ей голосом усталым:
Иль, может быть, тебе, жестокой, мало,
что перехода у меня ключи?
Довольно и того, что люди мне
бесчеловечный лик нарисовали,
несправедливо - горько приписали
всё то, что, Жизнь, *относится к тебе:
мученье, кровь, страдания безумья,
предсмертный ужас *– это, Жизнь, твоё -
что люди прославляют - бытиё,
опьянены, слепЫ и неразумны».
Молчала Жизнь. Она про переход,
и о себе давно, конечно, знала.
И также Смерти молвила устало:
«Ты потерпи напраслину. Пройдёт
и этот мир. Ведь *всем его забавам
нужна была людская слепота,
что б продолжалась я, и что б Игра
вела в непредсказуемость финала».
И отвечала тихо Жизни Смерть,
в себе для жизни собирая силы:
«Ты тоже там держись. И то, что Было
не трудно мне в тебе легко стереть:
и множества *терзаний чёрный след,
и боль разлук, и всё, что рвёт на части.
Но я сотру и все мгновенья счастья,
и всё в тебе, что называлось "свет".
И к истинному Свету за собой
препровожу, играть давно уставших,
омою раны, воскрешая павших,
и Вечности венец доставлю твой».

[Heidi Clov]

Глоток Любви средь океана лжи
Способен исцелить больную душу,
Мой милый Ангел, только ты скажи
Как мне Любовь и верность не разрушить.
Скажи же мне ну как же мне принять
Твою Любовь, что для меня не нова
И сердцем полюбить тебя опять,
Сорвав с него печати и оковы.
Хочу к тебе лететь или бежать,
Куда-нибудь, но только лишь с тобою
И только сердца вечная тетрадь
Мне нарисует небо голубое.
Я буду рядом, только позови,
Я буду рядом в час ветров и стужи,
Но только страсть опять живёт в крови
И светлый Ангел надо мною кружит.
Тебе, мой друг, всех мыслей дивный рой,
Одной тебе рассветы и закаты,
Всё то, что не хватает нам порой,
Всё то что мы зовём мечтой крылатой.
Всё это подарить способен я
Одной тебе, Богиня и Царица,
Вмиг уносясь в прекрасные края
К одной тебе, что мне ночами снится.
Я верю, я способен добежать
До тех краёв, где ты живёшь, не зная,
Что для меня ты чувств родная мать
И дева, что останется святая.