[Mona Lott]

Но ухмыляюсь грязно я
И — с маху на кровать:
"Природа смеха — разная,
Мою вам не понять.
Жизнь — алфавит, я — где-то
Уже в "це", "че", "ша", "ще",
Уйду я в это лето
В малиновом плаще.
Попридержусь рукою я
Чуть-чуть за букву "я",
В конце побеспокою я," —
Сжимаю руку я.
Со мной смеются складки
В малиновом плаще.
С покойных взятки гладки...
"Смеялся я — вообще!
Смешно мне в голом виде лить
На голого ушат,
А если вы обиделись,
То я не виноват."
Палата — не помеха,
Похмелье — ерунда!
И было мне до смеха
Везде, на всё, всегда.
Часы тихонько тикали,
Сюсюкали: сю-сю...
Вы втихаря хихикали,
А я давно — вовсю.

[Mona Lott]

Общаюсь с тишиной я...
В.С.ВЫСОЦКИЙ
Общаюсь с тишиной я,
Боюсь глаза поднять,
Про самое смешное
Стараюсь вспоминать,
Врачи чуть-чуть поахали:
"Как? Залпом? Восемьсот?"
От смеха ли, от страха ли
Всего меня трясёт.
Теперь я — капля в море,
Я — кадр в немом кино,
И двери на запоре,
А всё-таки — смешно.
Воспоминанья кружатся,
Как комариный рой,
А мне смешно до ужаса,
Но ужас мой — смешной.
Виденья всё теснее,
Страшат величиной:
То с нею я, то — с нею...
Смешно! Иначе — ной.
Не сплю — здоровье бычее, —
Витаю там и тут,
Смеюсь до неприличия
И жду — сейчас войдут.
Халат закончил опись
И взвился — бел, крылат.
"Да что же вы смеётесь?" —
Спросил меня халат.

[Mona Lott]

Оптеместический моналок от станцыи до учаскаСобака Павлова-Леха Недлинский
Бреду вдоль железной дороги
И зырю прероду вокрук
Которой наверное многим
Казалось што мрачный каюк
Прешол в результате засранства
Под вывеской гордой «прогрэс»
Где вольно проносеццо транспорт
И полная жопа окрест.
Но я же ебу предрассутки
Глазам верю сопственым я –
И вижу, што в общем ресунке
Практически и нихуя
Большых перемен не заметно:
Течот натуральная жысь
Не то штобы там худобедно
А даже вполне зоебись.
Вон скачет непуганый заец –
А жырный какой, твою мать!
Не такто лехко оказалось
Прогрэсу на зайца насрать.
А сверху ударнек заядлый
По имени дятел. Ну вот
Попробуй нагадить на дятла –
Да он тебе сам заебёт
Мозги, тарахтя похозяйски
В сосновом безмолвии, чмо!
Короче, с преродой всё ясно:
Покашто у нас ничево
Невышло с её покореньем
И дикая наша страна -
Пространцвом отпиздефшы время -
Лиш вечьным началам верна!

[Mona Lott]

В саду камней вновь распускаются розы.
Ветер любви пахнет, как горький миндаль.
У древних богов при взгляде на нас выступают слезы.
Я никак не пойму, как мне развязать твое кимоно - а жаль.
Вот самурай, а вот гейша. А вот их сегун
Рубит их на сотню частей.
Белый цвет Минамото и красный цвет Тайра -
Не больше чем краски для наших кистей.
Пока несут сакэ
Мы будем пить то, что есть -
Ползи, улитка, по склону Фудзи
Вверх до самых высот -
А нам еще по семьсот,
И так, чтобы в каждой руке -
Пока несут сакэ.
Третьи сутки играет гагаку.
Мое направленье запретно.
У нас есть трава для кайсяку -
Мы уже победили (просто это еще не так заметно).
И можно жить с галлюциногенным кальмаром.
Можно быть в особой связи с овцой -
Но как только я засыпаю в восточных покоях,
Мне снится Басе с плакатом "Хочу быть, как Цой!"

[Mona Lott]

Мужская особь у осы считается ослом.
Паук Исуза на стене тихонечко живёт.
Я самурайца полюблю – с косицей и мечом.
Род Синдзабуро славен тем, что остальное – пох.
Осенний ветер повалил плетень в саду камней.
Под вечер в пагоду придёшь – и плюнешь на луну.
Акира – смелый человек, но я его достал.
Бумажный веер распишу, а остальное – пох.
Какой-то заспанный монах приносит счастье в дом.
Скажи, кто бродит по ночам на рисовых полях?
Какое может быть сакэ? – Опомнись, господин!
В штаны заправлю кимоно, всё остальное – пох.
За ширмой с хризантемами полночи просидим.
Я тигров нарисованных – ни капли не боюсь.
Поёт – ослиным голосом – воспитанный сосед.
Подглядывай за гейшами, ведь остальное – пох.

[Mona Lott]

Подбитым лебедем упал под куст сакуры Федор,
Когда Максим ему вломил промеж ушей.

[Mona Lott]

В глубоком самосозерцаньи Федора застав,
Максим, тревожить друга не желая,
один все выпил перед сном, что было в доме.
Проснувшись, он с раскаяньем заметил:
от слез у Федора все рукава мокры.

[Эротика]

Один лишь день
Всего лишь день
Всего лишь сутки
Одно радует меня
неизмена смена дня

[Mona Lott]

2
Ночью тихо, кто спит, а кто уже просто умер,
плюс и минус – нолик, обычная Вечность в сумме,
если вдруг и здесь наивную обманули –
можно сразу катетер выдернуть *и молчать,
к медсестре - два вскрика, два невозможных шага,
вместо крыльев – сетка из проводков и шлангов,
и запекшимся *ртом прошептать: «карандаш, бумага», *
и не видеть, как Ты смеешься из-за плеча.
А потом строить планы, брать себя крепче в руки,
солнце светит явственно, как долгожданный Букер,
и вы с мамой ссоритесь-миритесь, как подруги,
лето кутает плечи в шелковый палантин,
и у девочки сердце тигра, повадка лани,
все бы ладно, если б не голос на заднем плане:
«Ты уже не боишься, детка, своих желаний? Может быть, тебе еще что-нибудь воплотить?»

[Mona Lott]

Ты смеешься сверху: «Эй, осторожней, крошка»,
вызываешь по мобильнику неотложку
и уже в больнице вкрадчиво, осторожно,
пока доктор молча пялится на экран,
тихо шепчешь: «это просто урок, малышка,
ты же хотела писать, чтоб всем было слышно,
я сегодня добрый, даже пожалуй слишком…»
А халат у доктора белый, белей пера.
Мама плачет не в приемном и не в покое,
мама даже не знает, кто это, что такое,
маму надо просто вылечить, успокоить,
обещать ей чудо, ангела, что-нибудь,
Ты проходишь мимо с пачкой вчерашних снимков,
мама не умеет чувствовать невидимку,
у нее, у мамы, девочка – лен, тростинка,
помоги ей, слышишь, дай же ей отдохнуть.